Родоначальником книгопечатания Беларуси считается общественный деятель Великого княжества Литовского (ВКЛ) — Франциск Скорина и в 2017 году широко праздновалось 500-летие «отечественного» книгопечатания. Именно Франциск Скорина в Беларуси считается первопечатником, но первая его книга появилась в Праге на свет 6 августа 1517 года. В Беларуси некоторые считают Франциска Скорину величайшим белорусским историческим деятелем за всю историю. Кто такой Франциск Скорина, почему в Беларуси его считают национальным символом, как он связан с орденом францисканцев, какие тайны скрывает тайнопись его гравюр, а также о других фактах и догадках вокруг его имени, в нашей статье.

Конец XV века. Идеи итальянского Возрождения начинают распространяться на всю Европу к северу от Альп. Почва для них там уже была подготовлена, да и прокладывали им путь в науку, в литературу и живопись, в архитектуру и философию выдающиеся люди: Альбрехт Дюрер и Лукас Кранах, Вильям Шекспир и Мигель Сервантес, Мишель Монтень, Томас Мор, Николай Коперник… Северное Возрождение с его светским мировоззрением, идеей религиозного обновления не обошло вниманием и теологию. Весомую роль в Западной Европе играет орден францисканцев. Желание донести слово Божье до возможно большего числа людей, поговорить с ними о вере, морали, добре и зле на понятном им языке требовало адаптации канонических текстов, написанных на древнееврейском, греческом, латыни. Так в числе прочих появился сделанный поэтом и медиком, ботаником и астрономом Франциском Скориной перевод Писания на современный ему западнорусский письменный язык. «Псалтырь» стала первой печатной книгой, а её появление в 1517 — 1519 годах —  стало событием для всего восточнославянского мира.

Кто такой Франциск Скорина: факты и догадки

До сих пор известны далеко не все детали биографии Франциска Скорины, одного из европейских просветителей XVI века, хотя изучением его жизни, деятельности и творчества занимались историки, богословы, филологи. Сформировалось даже отдельное научное направление в Беларуси — «скориноведение».

Достоверно подтверждено, что родился он в Полоцке, в Великом Княжестве Литовском, но вот когда? Франциск Скорина, таким образом, связан с Беларусью лишь тем, что место его рождения находится на территории современной Беларуси. При этом, всё остальное время его деятельности было за пределами Полоцка. 1990 год был объявлен ЮНЕСКО Годом Скорины, что должно означать, что родился он пятью веками раньше, в 1490 году. Однако учёные спорят до сих пор и называют то 1485, то и вовсе 1470 год. Последнее маловероятно, потому что сорок с лишним лет для средневековья возраст солидный, а в 1512 году Скорину называли «молодым человеком». Найдены документальные подтверждения, что мальчик появился на свет в семье полоцкого купца Луки Скорины, который вёл торговлю с Чехией, Московской Русью, польскими и немецкими городами. Был ли его отец действительно богат, ставится под сомнение хотя бы потому, что сын его заплатил более чем скромную сумму за поступление в Краковский университет — всего два гроша.

Долгое время в скориноведении считалось, что вторым именем Франциска Скорины было имя Георгий. Впервые об этом стали говорить во второй половине XIX века, после того как в 1858 году были опубликованы копии двух грамот короля и великого князя Сигизмунда I на латинском языке. В одной из них перед именем первопечатника стояло латинское прилагательное egregium в значении «отличный, знаменитый», во второй же значение слова egregium было подано как georgii. Эта единственная форма послужила основанием некоторым исследователям считать, что настоящее имя Скорины было Георгий. И только в 1995 году белорусский историк и книговед Георгий Голенченко нашёл оригинальный текст привилея Сигизмунда, в котором известный фрагмент «с Георгием» был изложен следующим образом:

«… egregium Francisci Scorina de Poloczko artium et medicine doctoris».

Ошибка переписчика вызвала споры вокруг имени первопечатника, которые велись в течение более чем 100 лет [ 16 ].

Независимо от своего финансового положения отец считал необходимым дать сыновьям (у Франциска был старший брат Иван) начальное образование. В родительском доме мальчики учились читать по Псалтыри (скорее всего, по переводу, сделанному Кириллом и Мефодием в 863 году) и писать кириллицей. Затем в школе при Полоцком монастыре бернардинцев (об ордене францисканцев, который вероятно сыграл определённую роль в жизни нашего героя — чуть позже) Франциск Скорина изучал латынь. В Краковский университет молодой человек поступил 1504 году на факультеты «семи свободных искусств» (грамматика, риторика, диалектика, арифметика, геометрия, астрономия, музыка) и, вероятно, медицины. В 1506 году он закончил обучение и был удостоен учёной степени лиценциата медицины, бакалавра, а затем и магистра искусств, что давало право поступать в лучшие университеты Европы.

Возможно, именно в каком-то из европейских университетов и провёл Скорина следующие шесть лет, изучая философию и медицину. Хотя есть предположение, что все эти годы он прослужил секретарем у датского короля. Известно только, что в 1512 году он появился в Италии, в Падуе, чтобы в местном университете сдать экзамен и получить степень доктора медицины. Существует актовая запись университета от 5 ноября 1512 года:

«…прибыл некий весьма учёный бедный молодой человек, доктор искусств, родом из очень отдалённых стран, возможно, за четыре тысячи миль и более от этого славного города, для того чтобы увеличить славу и блеск Падуи, а также процветающего собрания философов гимназии и святой нашей Коллегии. Он обратился к Коллегии с просьбой разрешить ему в качестве дара и особой милости подвергнуться милостью божьей испытаниям в области медицины при этой святой Коллегии. Если, Ваши превосходительства, позволите, то представлю его самого. Молодой человек и вышеупомянутый доктор носит имя господина Франциска, сына покойного Луки Скорины из Полоцка, русин…» [ 1 ]

Заметки на полях

Кто такие русины?

«Согласно энциклопедического словаря Ф.А.Брокгауза и И.А.Ефрона:

«Русины, Рутены (нем. Russinen, Ruthenen) — употребляемое преимущественно поляками и немцами название русского населения австро-венгерских земель, в отличие от русских (русских подданных), причём название рутены — средневековое латинское название вообще русских, а Р. — неправильное образование множественного числа от единственного числа русин. Сами Р. зовут себя в единственном числе русин, во множественном числе — русскими, веру свою — русской, свой народ и язык — русскими. Р. живут по обоим склонам Карпат, в Галиции, Буковине и Венгрии, и принадлежат к южнорусской части русского племени, отличаясь от малорусов (украинцев) как особенностями языка, так и физическим складом и этнографическими признаками, вследствие условий жизни и давнего отделения «закордонной Руси» от основного племени…» [ 2 ]

Тоже говорится и в русской энциклопедии «Традиция» [ 3 ]

В письменных источниках впервые встречается в Повести временных лет и употребляется наряду с руський, людий руских — так именуются русские люди, относящиеся к Руси; встречается также в договорах Олега с греками 911 года (упоминается 7 раз) и Игоря 945 года (упоминается 6 раз), договорах Смоленска с немцами, и позже употребляется как этноним в Галицко-Волынском княжестве, Великом Литовском княжестве, название русских людей в польских текстах XIII—XX веках. Так же этот этноним употреблялся и в Русском царстве.

К середине XIX века этноним «русин» оставался широко распространённым в качестве самоназвания населения Карпатской Руси (Галичина, Буковина, Угорская Русь), чьи земли находились под владением Австро-Венгрии, а также населения севера Бессарабии и Холмщины.[ 4 ]

А вот что пишет современная белорусская пресса:

«Кстати, назва­ние «руский», или «русин», в Средние века подразумевало главным обра­зом людей православного вероисповедания, проживавших в Восточной Европе. После возвышения Москов­ского княжества, которое объяви­ло себя центром Руси и собирателем «земель руских», в противовес ей жи­тели Великого княжества Литовско­го стали подчеркивать существова­ние Руси Литовской. Своих соседей они начали называть «московитами», «москалями», «москвой», а себя, со­ответственно, «литьвинами», «литви­нами», «литвой». «Руськими людь­ми» по-прежнему именовали себя лишь жители современной восточ­ной Беларуси и Смоленщины. И это не имело ничего общего с современ­ным смыслом слова «русский»…В Москве Библию Скорины публично сжигали как еретическую (?)… Но само издание Библии является главным памятником Скорине, его жизни и его труду. Эти книги воплощают в себе талант и ум бело­русов, их стремление к просвещению, вписывают нашу историю в общеев­ропейский контекст…» [ 6 ]

Вот такая «истина» доводится до населения.

Коллегия проявила милость, и пробные испытания Скорина прошёл уже на следующий день, а 9 ноября 1512 года сдал полный экзамен и получил знаки медицинского достоинства. И как показало будущее, ему действительно удалось «увеличить славу и блеск Падуи»: в «Зале сорока» Падуанского университета, украшенном портретами сорока величайших выпускников, на первой фреске изображён Галилео Галилей, на второй — Франциск Скорина.

Далее в жизнеописаниях Франциска Скорины вновь лакуна: о периоде с 1512 по 1516 год достоверных сведений нет. На том основании, что сам Скорина много позднее упоминал посещение Болоньи, некоторые исследователи делают вывод, что по крайней мере часть времени он пребывал в Италии, встречаясь со своими современниками — Леонардо да Винчи, Микеланджело, Рафаэлем. Другие полагают, что он путешествовал по всей Европе, главным образом для того, чтобы познакомиться с методами книгопечатания и лучшими образцами первых печатных книг. Есть также мнение, что некоторое время Скорина провёл в Праге, где не только читал и переводил имевшиеся там издания Библии, но изучал язык и возможности местных типографий. Однако всё это лишь предположения…

Прага — родина первопечатания Франциском Скориной книг

В Праге Франциск Скорина появился в 1517 году и в этот свой приезд прожил около трёх лет, основал своё издательское дело (при финансовой поддержке гетмана Острожского, о котором у нас планируется статья, и, как считают некоторые исследователи, ордена францисканцев) и приступил к печатанию Библии. Выбор Праги не был случайным.

Во-первых, в богемских землях существовала давняя традиция перевода библейских текстов на славянские языки. К моменту приезда Скорины вышло уже три печатных варианта на чешском: пражская Библия (1488), Кутногорская (1489) и знаменитое венецианское издание (1506). Именно оно стало основой для перевода Франциска Скорины, хотя, безусловно, он пользовался и иными источниками, в том числе на других европейских языках и латыни.

Во-вторых, в Праге к тому времени уже сложилась и успешно работала серьёзная типографская «индустрия». Вопреки традиционному представлению, Франциск Скорина, скорее всего, своими руками книг не печатал, то есть наборщиком и рабочим у печатного станка не был. Он организовал дело: перевёл и подготовил к печати тексты и иллюстрации, заказал и приобрёл кириллические шрифты и ксилографические доски, а также, видимо, арендовал типографию с оборудованием и работниками. Некоторые исследователи, опираясь на совпадение адреса, указанного в пражских изданиях Франциска Скорины и адресов типографий, полагают, что арендодателями Скорины были либо Микулаш Конач из Годишкова, либо купец Северин.

Стоило ли прилагать столько усилий, чтобы найти возможность напечатать книги именно в Праге? Значительно ближе к родным местам Скорины был хорошо знакомый ему по университетским годам Краков, в котором действовали три типографии. Однако печатать православные книги в католическом городе Скорина опасался: слишком хорошо была ему известна печальная участь, постигшая краковскую типографию основателя славянского книгопечатания кириллическим шрифтом Швайпольта Фиоля. Германия была слишком далеко от Великого Княжества Литовского, да и чуждая языковая среда не добавляла уверенности в разумности такого выбора. Видимо, по тем же причинам была отвергнута и Венеция, хотя и там уже печатались славянские книги.

Наконец, возможно, самым весомым аргументом в пользу Праги стала уникальная ситуация поликонфессиональности, сложившаяся в Богемии и Моравии. По сравнению с соседними странами, в Чешских землях в первой трети XVI века довольно мирно уживалось самое большое число конфессий, как старых, канонических, так и новых, реформаторских, как общеевропейских, так и национальных. Религиозный плюрализм был столь распространён, что даже переход из одной конфессии в другую по причинам личного характера или из-за смены рода занятий не воспринимался в обществе как нечто из ряда вон выходящее. Такая обстановка как нельзя лучше способствовала созданию типографии для печатания православных кириллических книг даже вдали от православных земель.

Ясности в вопросе его религиозной принадлежности нет, но одно очевидно — напечатанные им кириллицей переводы Библии были предназначены прежде всего православному «люду посполитому». Нельзя исключить, что Франциск Скорина осознанно искал путь к сближению православия с католицизмом, пользуясь в своих переводах текстами разных конфессий и ссылаясь в предисловиях, послесловиях и комментариях на отцов церкви обеих ветвей христианства. Увы, его намерения не встретили понимания: ни католическая, ни православная церковь не признавали библейских переводов Скорины. Князь Андрей Курбский вообще посчитал, что его Библия «растленна», противоречит «всем апостольским и святым уставам» и во всём согласна с Библией Лютера.

Заметки на полях

Мартин Лютер, 1483 — 1546, христианский богослов, инициатор Реформации, переводчик Библии на немецкий язык. Его именем названо одно из направлений протестантизма — лютеранство. При переводе Нового Завета Лютер основывался на появившейся в Страсбурге перепечатке изданного в 1516 году Эразмом Роттердамским греческого текста, сравнивая его с латинской Вульгатой. Лютер дал не дословный перевод, а свободное поэтическое воспроизведение Библии на немецком языке. Старый противник реформатора Иероним Эмсер сразу же после выхода Библии с явным злорадством указал ему на ряд ошибок в переводе.

В 1520 году Скорина покидает Прагу. Самой очевидной причиной можно считать финансовые проблемы. Один за другим умирали благодетели Скорины, которые щедро оплачивали его пражскую издательскую деятельность. Возвращение на родину казалось Скорине правильным шагом, тем более, что с его опытом открытие в Вильно собственной типографии представлялось не столь сложным и затратным делом.

И всё же Прага его не отпускает. Именно сюда после семейных и финансовых неурядиц, после тюрьмы, службы при различных дворах он вернётся в середине 30-х годов XVI века, покинув родину (Великое княжество Литовское!) уже навсегда. Но только ли личные неудачи и усталость послужили тому причиной? Или «эмиграция» Скорины была вызвана отсутствием широкой поддержки и понимания его культурно-просветительской деятельности? Ясно лишь одно: до конца жизни он жил в Праге, к издательской деятельности больше не возвращался, занимаясь врачеванием, в котором был весьма успешен. Недаром им был выигран диспут с самим Парацельсом (1493 — 1541), знаменитым швейцарским алхимиком, врачом, философом, естествоиспытателем, натурфилософом эпохи Возрождения, одним из основателей ятрохимии. Парацельс подверг критическому пересмотру идеи древней медицины. Способствовал внедрению химических препаратов в медицину. Известен как предтеча фармакологии.

Важное значение Франциск Скорина придавал своей первой книге. В 1517 году в столице Чехии — Праге выходит в свет славянская Псалтырь, в предисловии к которой сказано:

«Я, Францишек Скоринин сын с Полоцка, в лекарских науках доктор, повелел есми Псалтырю тиснути русскими словами, а словенским языком, … наболей с тое причины, иже мя милостивый бог с того языка на свет пустил».

Здесь недвусмысленно говорится о том, какой язык Скорина считал своим родным. Датирована Псалтырь 6 августа 1517 года. По Псалтыри учились читать, а научившись, не раз перечитывали её. Книга эта, по словам Скорины,

«старым потеха и песня, жёнам — набожная молитва и покраса, детям малым — начало всякой доброй науки, взрослым — помножение в науке».

В предисловии он писал:

«Детям малым початок всякое доброе науки».

В Псалтыри имелись сведения по таким отраслям знаний, как грамматика, логика, риторика, музыка, математика. Скорина писал:

«Она [Псалтырь] пожиточный суть всякому человеку, мудрому и безумному, богатому и убогому, младому и старому, наиболее тым они же хотят имети добрые обычаи и познати мудрость и науку».

Заметки на полях

Псалтырь (или иногда «псалтирь»)  — книга, входящая в состав Библии. В свою очередь, она содержит в себе 150 — в еврейской версии и 151 — в славянской и греческой — песнь. Эти молитвенные песни носят название псалмов. Иногда псалтирь так и называют: псалмы. Псалтирь берёт свое название от греческого «псалтирион», что означает название струнного музыкального инструмента. Именно этот инструмент сопровождал пение псалмов пророком Давидом во время ветхозаветного богослужения. Авторами этих священных песен, как можно судить по надписям в книге, являлись преимущественно Моисей, Соломон, Давид и другие. Но, так как 73 псалма подписаны именем царя Давида и остальные, неподписанные, видимо, так же его творение, Псалтирь так и называют: Псалтирь царя Давида.

Все псалмы имеют форму молитвенного обращения человека к Богу, но не все несут одинаковую смысловую нагрузку. Так, одни из них являются хвалебными, другие — учительными, третьи — благодарственными, четвёртые — покаянными. Некоторые из псалмов имеют предсказательный характер (их около двадцати), они рассказывают, в частности, о жизни Иисуса Христа и о его Церкви. [ 5 ]

 

Сейчас учёным кажется, что они  всегда знали об изданиях Скорины, но они довольно долго были в забвении. В 1776 году петербургский книготорговец Ипполит Вогак приобрёл конволют — так называют книгу, где под одним переплётом собрано несколько изданий. Там было шесть пражских изданий Скорины и отрывок из Псалтыри. Но объявление о находке в научном мире как–то прошло почти незамеченным, а конволют потерялся. В 1860–х годах на Нижегородской ярмарке Псалтырь купил Иван Хлудов (русская купеческая династия). После этого и узнал о первой восточнославянской печатной книге научный мир — благодаря А.Я. Викторову (1827 — 1883, российский учёный, заведующий рукописным собранием и библиотекой Румянцевского музея в Москве, член Императорской археографической комиссии, член-корреспондент Императорской Академии наук). Известны лишь два экземпляра первой печатной книги Франциска Скорины. Оба хранятся в России: один — в Государственном историческом музее, второй — в Российской национальной библиотеке.

Таким образом, именно благодаря российским деятелям и учёным и стал известен Франциск Скорина, так почитаемый в Беларуси, при этом почему-то в самой Беларуси почти не вспоминается о том, кому надо быть благодарным, что Франциск Скорина так стал известен. А о том, что у белорусов и русских единые исторические корни, говорит и то, на каком языке писал Франциск Скорина.

Какой язык считал своим родным языком Франциск Скорина?

Для большинства наших современников, получивших серьёзное образование (будь то среднее или высшее) в ХХ веке, этот вопрос выглядит надуманным и неуместным, т.е. вполне решённым. Ведь ещё в ХХ веке буквально со школьной скамьи говорилось, что Франциск Скорина — это белорусский просветитель и первопечатник (так в СССР поддерживалась многовековая связь всех народов). И, стало быть, именно так называемый «белорусский язык» является родным языком Франциска Скорины. И на этом сегодня так усердно настаивают как белорусские учёные, так и белорусская власть, сподвигнутые на это белорусскими националистами, стремящимися оторвать белорусскую историю от российской, забывая о том, что мы — единая Русская цивилизация.

В Советской Энциклопедии (МСЭ, Т. 2, 3-е изд., Статья «Белорусская ССР». Литература) читаем:

«Возникновение белорусской литературы относится к 13—14 вв., т.е. к началу формирования белорусской народности. Большую роль в развитии белорусской литературы и литературного языка сыграл выдающийся деятель белорусской культуры Г. Скорина (нач. 16 в.). Он перевёл и напечатал на родном языке свыше 20 книг — «Библии», «Псалтырь» и др.».

Далее, в статье «Скорина», МСЭ, Т.8, читаем:

«Скорина (Скарина). Георгий (Франциск) (род. ок. 1490 — ум. после 1535) — деятель белорусской культуры и учёный, основатель книгопечатания в Белоруссии и Литве. Родился в Полоцке, учился в Краковском университете (1504—06), позже — в Падуанском университете. … В 1517—20, живя в Праге издал на белорусском языке «Библию русску», «Пражскую псалтирь» и др. В 1525 издал в Вильно «Апостол» и др. …».

Таким образом, нам указывают в энциклопедии прямым текстом, что Франциск Скорина, в начале ХVI века, перевёл и напечатал в Белоруссии и Литве (?) на своём родном «белорусском» языке свыше 20 книг.

И тогда возникает вопрос: а что из себя представлял в начале ХVI века так называемый «белорусский язык»?

Для убедительного ответа на этот вопрос необходимо иметь текстовой материал из книг Франциска Скорины. И такой материал можно найти в респектабельном международном журнале по вопросам образования, науки и культуры — КУРЬЕР Юнеско, сентябрь-октябрь 1978 года. Весь этот номер журнала посвящён «истории и культуре славянского мира». На стр.68—70 помещена статья белорусского учёного Е.М. Сахуты с иллюстрациями из книги «Гравюры Франциска Скорины», издательство «Беларусь», Минск:

 Читая вышеприведённый текст к иллюстрациям (с заголовком «Первая печатная книга Белоруссии»), выделяем две строчки:

«Скорина не был религиозным фанатиком (?), но, как человек своей эпохи, первым делом перевёл Библию на свой родной язык. «Бог дал мне этот язык, — говорил он. — И я клянусь, что он станет языком книг».

А теперь читаем (по-русски!) текст под верхней иллюстрацией из книги Франциска Скорины:

«Книги судей. Её же евреи называют шофтим. Полностью выложены на русский язык доктором Франциском Скориной из славнаго града Полоцка. Богу ко чести».

Таким образом, можно (и без переводчика) прочитать чисто по-русски текст книги Франциска Скорины начала ХVI века, которая, якобы, напечатана, как и все остальные его 20 книг, на так называемом «белорусском языке». Причём, Франциск Скорина сам указывает в этом тексте, что язык изданной им книги — русский (!).

И вот глаза читателя пробегают от «русъкого» текста книги Скорины к словам подрисуночного текста (на той же странице журнала, несколькими строчками ниже):

«Первая печатная книга Белоруссии», «Бог дал мне этот язык . . . », «… я клянусь …» — и обратно, к тексту книги.

Итак, что же мы видим. На одной и той же странице (!) респектабельного журнала по вопросам образования, науки и культуры (!) русский текст (!), выполненный кириллицей, называют «белорусским языком». Да ещё тут же приводится клятва (!) самого Франциска Скорины, где он этот самый русский язык называет своим родным языком и обещает сделать его — русский язык — языком своих книг.

Итак, подведём итог нашим размышлениям:

• Оказывается, так называемая «первая печатная книга Белоруссии» ( ?) начала ХVI века, как, впрочем, и все остальные 20 последующих книг Франциска Скорины, выполнены кириллицей на русском языке, при этом — не в Белоруссии.
• Со слов самого же Франциска Скорины, сам Господь Бог дал ему этот русъкий язык и он, Франциск Скорина, клянётся печатать на этом своём родном языке книги.

Стало быть, так называемый «великий белорусский просветитель и первопечатник» Франциск Скорина на самом деле — сам себя — гордо величал русъким.

Поэтому, чтобы благодарные потомки не сомневались, на каком же именно языке он их напечатал в начале ХVI века, оставил во всех возможных местах многочисленные хинты: «русъким языком», «по русъкий», «на русъкий язык», «русъкыми словами», «русъкаго языка».

«Сьвядомыя змагары» очень гордятся Франциском Скориной, но, судя по всему, многие из них ни разу не читали того, что он издал. А издал он «Библию Руску» (не «ліцьвінскую», не «крыўскую», а русскую), сам свой язык называл «русъким». Русским же князем Скорина называл Владимира, крестителя Руси, русскими князьями — Бориса и Глеба. При этом правящего великого князя Сигизмунда I Старого он называет великим князем литовским, русским и жмудским.

А теперь вопрос для «сьвядомых змагаров»: если Скорина издал «Библию Рускую, свой язык называл «русъким» и при этом — он наша национальная гордость, то кем являлись белорусы в Великом княжестве Литовском — литовцами, русскими или жмудинами? «Канешне, ліцьвінамі!» — ответят змагары. Комментарии, как говорится, излишни. Другой вопрос: какова была цель издания в таком формате данных книг? Но об этом — далее.

Чтобы не быть голословными, приводим ниже фрагменты изданных им книг, которые наглядно иллюстрируют то, на каком языке писал Франциск Скорина.

Псалтырь 1517 год

Библия Руска 1519 год

В 1520 году Скорина переезжает в Вильну, где в 1525 году издаёт «Апостол».

Один исследователь [ 15 ] записал все слова из Предисловия к «Библии Руской» Франциска Скорины:

Он подсчитал, что в этом словаре:

• Слова, которые сохранились в белорусском языке и отсутствуют в русском (полужирные) = 20 слов.
• Слова, которые сохранились в русском языке и отсутствуют белорусском (подчеркнуты) = 52 слова.

Вместе с тем, автор оговаривается, что язык, например, Льва Сапеги, другой, и рассмотренная пропорция там тоже будет отличаться. Но вот язык книг Скорины представлял собой смесь западнорусского и церковнославянского языков. А последний, как известно, в немалой степени повлиял на формирование современного русского языка.

Разобравшись  с этим вопросом, перейдём к другому.

Франциск Скорина и орден францисканцев

По предположениям ряда учёных, Франциск Скорина был связан с орденом францисканцев. Так ли это? Постараемся  установить.

На территории Великого княжества Литовского (современные Белоруссия, Литва, часть Польши, Украины, Латвии, России) францисканцы начали свою миссионерскую деятельность при великом князе Гедимине (1316 — 1341).

Францисканцы также миссионерствовали в Боснии, Сербии, Болгарии. Первый монастырь ордена был построен в Вильне в середине ХIV века.

Приблизительно в это же время конвенты (союзы) францисканцев были созданы в Ошмянах, Лиде и Пинске, которые входили в состав Польской провинции.

Официально в Полоцке не было католической общины, но миряне-францисканцы вполне могли там жить и действовать, обучая детей русинов без платы (при Полоцком монастыре бернардинцев, где учился Франциск Скорина). Да и само имя «Франциск» могло подтолкнуть Скорину к изучению жизни св. Франциска и орден его имени и, как мы увидим далее, он мог проводить некие параллели между собой и основателем ордена Францисканцев.

Заметки на полях

Третий орден св. Франциска (т. н. терциарии) — учреждён св. Франциском около 1221, получил в 1401 году собственный устав и название Третьего ордена устава св. Франциска. Помимо терциариев, руководствующихся этим уставом, существует значительное число терциариев, живущих в миру и именующихся Третьим орденом мирян св. Франциска (устав впервые дан в XIII веке).

Основные заветы братьев-францисканцев состояли в следующем: помогать ближним, подвизаясь в миру, проповедуя Библию и заботясь о недужных и страждущих; буквально исполнять евангельские заповеди; отказаться от всего всё ради Христа: богатым — от богатства, учёным — от учёности. Братья не должны были иметь денег.

Если они не получали платы за свою работу одеждой и пищей, то должны были жить подаянием.

В 1256 году папство предоставило францисканцам право преподавать в университетах. Они создали свою систему богословского образования, породив целую плеяду мыслителей Средневековья и Ренессанса.

Францисканцы, которые уже с середины XIII века взошли на кафедры ведущих университетов, оказали большое влияние как на развитие философии, так и на развитие точных и естественных наук.

На территории Литвы и Польши в средние века были сильны позиции ответвления ордена францисканцев — ордена францисканцев-обсервантов. Основное отличие заключалось в некотором смягчении строго устава жизни, изначально присущего ордену францисканцев, при этом обсерванты (или бернардинцы) допускали смягчения монашеской дисциплины. Однако, вопреки духу Франциска, основателя, орден францисканцев в попытках консолидировать христианское общество оказался тесно связан с репрессивным институтом инквизиции и антиеврейской политикой Западной церкви. История Францисканского ордена на территории современных Украины и в Белоруссии более тесно связано с историей Польши, чем России. При этом крайне враждебное отношение русских к Флорентийскому Собору, стало причиной полной закрытости Руси для латинских священников и монахов.

Более подробно об этом ордене читайте по ссылке [ 7 ]

Скорина был вторым сыном у отца, наследовать отцовское купеческое дело ему не полагалось, вполне возможно, что отец пристроил его к добрым монахам, которые обещали обучить юношу без платы или за очень скромную плату едой и одеждой. Есть мнение, что именно по поручительству францисканцев он учился в Краковском университете, потом врачебному делу в Праге и они же снабдили его рекомендациями в Падуанский университет, где на кафедрах было много монахов-францисканцев (как, впрочем, и в польских и чешских университетах).

К миссионерской  деятельности францисканцев по продвижению Библии в Литве и Московии, а вовсе не к желанию просветить земляков, можно также отнести все книгопечатные проекты Скорины.

Впрочем, просвещение и миссионерство, как понимали его францисканцы — нести  «святые знания» отсталым русинам. Православные традиционно читали и изучали Новый Завет, но не Библию, которую Скорина печатал с латинской Вульгаты.

Францисканцы же считали, что в Библии зашифрованы все знания, необходимые человеку.

Орденские структуры того времени развивали в своих трудах идею всеобщей религии, которая призвана была выявить потаённую сущность всех исторически существенных религиозных учений, завершить их развитие (именно из орденов потом выйдет современная атеистическая наука, как бы завершившая развитие религии, выбросившая её на «помойку истории»). Конечно, первый шаг на этом пути — объединение католицизма и православия, в котором некоторые исследователи и видят основную цель издательской деятельности просветителя Скорины и его финансовых и духовных наставников. Поэтому его книги не принимали ни православные, ни католические иерархи, видя в них проявление взглядов своих тайных противников.  Косвенным свидетельством принадлежности Франциска Скорины к неким орденским структурам является то, что все гравюры в его Библии наполнены тайным смыслом и символикой, которую ныне называют обобщённо «масонской», хотя каждый орден мог иметь свой собственный язык тайного общения братьев.

Одним из главных образов, который на гравюрах к Библии использовал Франциск Скорина является, как считают, его личный герб — «Луна Солнечная» (отметим, что Солнце и Луна сами по себе являются одними из самых распространённых тайных символов множества орденов). Даже на титульном листе Библии отражено, как считают исследователи, изображение печати (герба) Скорины как доктора медицины. Однако всё намного интереснее, чем даже предполагаемая связь скориновского знака «затмения» («солнце и месяц») с реальным затмением, совпавшим с его рождением, и, возможно, впечатлившим юного учёного. Нужно взглянуть на издательский знак «Солнце и месяц» Винкина Де Ворда:

Винкин де Ворд (Wynkyn de Worde, или Jan Van Wynkyn, год рождения неизвестен, даты деятельности около 1491 — 1535).
Винкин де Ворд, выходец, по некоторым сведениям, из Эльзаса, по некоторым — из Голландии, был учеником, помощником и наследником английского первопечатника Уильяма Кэкстона. Имя Кэкстона символично для английской историографии не только потому, что он являлся первопечатником, но и в связи с той ролью, которую он выполнил в деле «нормализации» английского языка. Его путь во многом напоминает путь Франциска Скорины — сын зажиточных торговцев, вхожий в королевские дворы, путешественник, влюблённый в литературу, переводчик (первая английская печатная книга «The Recuyell of the Historyes of Troye», изданная в 1474 году в голландском Брюгге, ныне Бельгия, была его переводом французского средневекового цикла о Трое), автор многочисленных предисловий. После смерти Уильяма Кэкстона его дело продолжил Винкин де Ворд, который намеренно взял издательский знак Кэкстона (инициалы WC — William Caxton), не только демонстрируя тем самым свою приверженность традиции Уильяма Кэкстона, но и используя его как своеобразную «рекламу качества» своей типографии. Есть один задокументированный факт связи Винкина де Ворда с францисканцами. Одна из его парижских публикаций — это адресованные королю Англии Генриху VIII, Стивена Баронса, или Бемиса (Stephen Barons, Bemis), что был виарным провинциалом ордена францисканцев в Ньюарке (Newark). Зачем ему было это делать, если не для братьев? [ 18 ]

В 1500 году де Ворд перенёс свою типографию из Вестминстера в Лондон на Флит-Стрит. Здесь, на новом месте, он добавил к издательскому знаку, унаследованному от Уильяма Кэкстона, знак солнца с человеческим ликом — знак, представляющий собой вывеску, под которой находилась его новая мастерская на Флит-Стрит, которая так и называлась, «под Знаком Солнца».

Сотрудничество, дружеские связи, обширная личная сеть контактов — вот катализатор столь быстрого распространения книгопечатного дела в Европе. В рамках таких контактов — коммерческих, дружеских, конкурентных, существовала и тесная связь между Уильямом Кэкстоном и Йоханом Велденером (Jan Veldener, или Johan Veldenaer, 1486 — 1496). Использование шрифтов Велденера Кэкстоном  — давно известный в зарубежной историографии факт.

Это небольшое отступление от путей Франциска Скорины станет понятнее, когда читатель увидит издательский знак Йохана Велденера:

 
Типичный двухщитовый голландско-немецкий издательский «герб», на щите которого справа — герб города Лёвен (Лувэн), где печатал Йохан Велденер. Левая часть «герба» скрывает в себе сюрприз. Это же практически «треугольник» с портрета Франциска Скорины!

Символика знака Йохана Велденера связана с традиционными маркировками ремесленников и торговцев: знак, совмещающий в себе и сакральный треугольник, и христианский крест, и символичное «от альфы до омеги» или, точнее, древнеиудейские «Aleph» и «Tau».

Предполагая, что между Велденером, печатавшим в Кёльне, Утрехте, Кулемберге, Лёвене, и Скориной, существовала связь, мы обнаруживаем, что наследник Уильяма Кэкстона, Винкин де Ворд, как и его патрон, поддерживал тесные отношения с издателями и типографами с Континента. Об этом свидетельствуют шрифты, использованные де Вордом для печати его Boke of Seynt Albans (в частности, её второго издания 1496 года), более известной как «The Book of Hawking, Hunting, and Blasing of Arms». Де Ворд использует шрифты, полученные им от издателя и печатника Говарта ван Гемена (голланд. Govert van Ghemen, дат. Gotfred af Ghemen, или Готфрид де Ос — Gotfridus de Os, издатель, который работал в голландском городе Гауда и датском Копенгагене в 1489 — 1496 и 1505 — 1510 гг.).

В Падуе, где держал экзамен Франциск Скорина, мы находим ещё одну любопытную деталь: именно здесь в 1506 году была опубликована знаменитая «Чешская Библия» — та самая, которую, как установлено благодаря текстологическому анализу, Франциск Скорина использовал как «референциальную» в своём переводе. Издателем же «Чешской Библии» являлся Пётр Лихтенштейн (Petrus Liechtensteyn, годы издательской деятельности 1497 — 1528), а его издательским гербом была… армиллярная сфера, которую можно найти и на автопортрете Франциска Скорины. Задолго до того, как армиллярная сфера стала известной благодаря изданиям Эльзевера, Пётр Лихтенштейн начал использовать её в качестве своей эмблемы.

Множество деталей резонируют в истории кристаллизации Франциском Скориной своих эмблем — «треугольника», «солнца и месяца» и, весьма вероятно, «армиллярной сферы». Говоря современным языком, использование знаков своих возможных учителей, с одной стороны, выглядело как задача маркетинга, а с другой — заявляло о преемственности и продолжении традиций. [ 17 ]

Но и это ещё не всё связанное со знаком, который образовывается буквой «Т» и треугольником «дельта» (Δ) или алеф, если брать алфавит еврейский. А его стоит взять, поскольку второй знак на портрете Франциска Скорины в виде «трапеции  с крестом» перекликается не только с Голгофским крестом, широко принятом в православии того времени (надо сказать, что знак Франциска Скорины отличается, однако, от канонического православного с 6 — 8-конечным крестом), но, как озвучил С. Темчин [ 19 ], и каким-то образом связан с его отношениями с иудейскими кругами Праги. По какой причине он, вероятно, был снят с титульного листа «Русъкой Библии».

Однако треугольник с буквой Т более важен для понимания того, был ли всё-таки Франциск Скорина связан с францисканцами или нет. Если покопаться в значениях, то можно обнаружить, что:

Алеф — первая буква еврейского алфавита. В системе греческой алфавитной записи чисел имеет числовое значение 1 — Альфа. В каббале эта буква обозначает Эйн-соф (ивр. ‏אינסוף‏‎) — безграничную, чистую божественность.

Тау —  Будучи последней, двадцать второй буквой еврейского алфавита, в библейские времена буква «тау» («тав») стала означать конец света, а также служила знаком Каина. Её греческий аналог — Омега. В иудейской традиции тау-крест наносился израильтянами на дверные косяки в ночь первой еврейской Пасхи (Песах) в Египте, чтобы защитить свои дома от Ангела Смерти (эта традиция восходит к Исходу иудеев, как способ обозначить, что в доме «свои», когда Египет подпал под действие 10 кар египетских). И, поскольку тау входит в анх, являясь его нижней частью, эта идея, вероятно, была заимствована у египетского обычая отмечать косяки дверей знаком анх — защищающим жизнь символом удачи. Согласно Ветхому Завету, Моисей воздвиг медного змея в пустыне на тау-кресте.

Самое интересное, что символ тау известен как крест святого Антония в Египте (начало IV века) и…  крест Франциска Ассизского (начало XIII века), основателя ордена францисканцев. И ныне это всё также один из главных атрибутов францисканского ордена [ 14 ].

Первые биографы Франциска отмечали, что святой Франциск почитал знак «Тау»:

«особой любовью, часто вспоминал о нём в своих беседах и означал им те письма, которые сам писал, ведь главным его делом и было, по слову пророка, на челах людей скорбящих, воздыхающих и обращающихся ко Христу ставить знак «Тау».

Знак «Тау» стал эсхатологическим символом обратившихся грешников. Весьма и весьма похожи способы использования буквы «Тау» обоими Францисками.

Исходя из всего вышеизложенного следует признать, что Франциск Скорина явно был связан с орденом францисканцев и с орденской культурой тайнописи, если судить по его гравюрам. У него были возможности вступить в орден, вокруг него могли быть братья из ордена, он общался с теми, кто был проводником пропаганды ордена, или же считал себя их преемниками по типографскому делу, а ещё мог чувствовать свою личную связь со св. Франциском, хотя бы из-за своего имени и, наконец, ему импонировала миссия просветителя, как таковая, если оценивать его задокументированную деятельность. Так что мы считаем его причастность к францисканцам практически доказанной.

В 1534 году Франциск Скорина предпринял во многом миссионерскую поездку в Русское государство, откуда его изгнали как католика. Исследователи считают, что это была миссия, организованная францисканцами, которые надеялись попасть ко двору московского царя при помощи врача с итальянским дипломом и печатника-книгоиздателя.

В общем, на яростный национальный символ независимого национально-буржуазного государства, где население исторически православное — пражский врач Франциск Скорина из Полоцка, связанный с орденом францисканцев, вряд ли тянет. Ну, а насчёт первопечатничества —  пальму первенства надо, видимо, отдать братьям францисканцам, вероятно, финансировавшим и направлявшим этот проект, а также — Праге, где и до деятельности Франциска Скорины было развито книгопечатное дело.

Умер Франциск Скорина, как считают, в 1551 году, однако точная дата смерти и место захоронения неизвестны. Документально подтверждено лишь то, что в 1552 году его сын Симеон (врач, как и его отец Франциск) приезжал в Прагу за наследством и получил от чешского короля Фердинанда I право наследовать имущество покойного доктора «Франциска Руса» из Полоцка. Сын так и зовётся в официальных бумагах  — Симеон Рус. А Скорина — это получается кличка, псевдоним? Ещё одна загадка.

Сжигала ли церковь на Руси книги?

Зачастую в белорусской прессе пишется, что:

«привезённые им книги (в Москву) публично сожгли как еретические, поскольку они были изданы в католической стране». [ 8 ]

Так ли это? И зачем в Беларуси пропагандируется, распространяется этот миф и миф ли это?

Книгопечатание устроилось на Руси намного позднее, чем в большинстве европейских стран. По сравнению с Германией, родиной Гутенберга (1400— 1468, немецкий первопечатник, первый типограф Европы), — позже на целое столетие. Этот факт много раз использовался мифотворцами, провозглашавшими «вековую отсталость» России.

К концу XV века на Руси уже хорошо знали европейскую типографскую книгу. Печатные экземпляры привозили из стран Европы московские посольства, иностранные дипломаты, специалисты, во множестве приглашаемые на русскую службу. Учёный афонский монах Максим Грек, поселившийся в Москве в 1518 году по просьбе великого князя Василия III, имел при себе книги, напечатанные в Италии знаменитым издателем Мануцием. Когда-то Максим жил в Венеции, был лично знаком с Мануцием и на Руси хвалебно отзывался о нём.

Но заводить собственную печатню в Москве не торопились. До устроения книгопечатания у правительства просто не доходили руки. Русское государство росло на глазах, прирастая бывшими удельными княжествами. Последним из них стало Рязанское, павшее в 1521 году. Стремительный, можно сказать, взрывной рост сильной державы проходил в трудах и тяготах, в напряжённой физической и умственной работе. Тяжёлым бременем на страну ложилась внешняя политика: отвоевание исконно русских земель у соседней Литвы, изнурительное ратное противостояние с Казанским и Крымским ханствами. После смерти в 1533 году Василия III московскому правительству стало вовсе не до культурных нововведений. Между группировками знати разгорелась война за власть. В стране утвердилось недоброе «боярское царство», когда ничего не значили ни малолетний Иван IV, ни даже глава церкви. Выбираться из этого боярского самовластия страна начала лишь во второй половине 1540-х годов.

Возможно ли было появление в русских городах частных типографий, как в других странах Европы? На Западе собственные коммерческие печатни создавали купцы, ремесленники, образованные люди. Но в Московской Руси положение было иным. Для устроения печатни требовались иностранные инженеры. А их могло выписать и принять на службу только государство. В крайнем случае — церковь. Частных инициатив со стороны иноземцев московские государи не терпели. Заграничных гостей жёстко ограничивали в свободных перемещениях по стране. Кроме того, книгоделание на Руси традиционно находилось по преимуществу в церковном ведении, как и вся идеологическая власть — полнейшая монополия, так сказать. Основная масса церковных и светских книг испокон веку переписывалась в монастырях, при архиерейских подворьях и крупных храмах. Иными словами, частная типография если и могла возникнуть, то лишь при дворе какого-нибудь достаточно энергичного и радеющего о христианском просвещении епископа. Например, новгородского. В соседнюю Литовскую Русь книгопечатание проникло на 30 лет раньше, чем на Русь Московскую. Доктор медицины Франциск Скорина, родом из Полоцка, основал печатню сперва в Праге, затем в литовском Вильно. А затем, как гласит миф, «белорусский гуманист и просветитель» поехал продавать свои издания в Москву, надеясь встретить там понимание. Ведь в предисловиях к своим книгам Скорина писал об общечеловеческих ценностях и нравственном совершенствовании общества («добром научении»), о любви к родине и пользе чтения, которое есть «лекарство душевное».

И вот 2013 году на российский (!) экран вышел документальный фильм «Франциск Скорина», где данный миф бесстыдно пропагандируется. [ 9 ]

Начинается фильм такими словами:

«На главной площади Москвы полыхал огромный костёр. Пламя пожирало книги. Глашатай громко зачитывал приказ великого князя московского: признать Библию, привезенную купцом (?) Франциском Скориной в Московское княжество, ересью. Толпа восторженно загудела…»

Откуда это взялось? Документальных или иных свидетельств приезда Скорины в Москву не существует. Мало того, неизвестно ни единого факта публичного сожжения на Руси книг. Такие костры, бывало, полыхали в католической Европе. И толпы «восторженно гудели» там же, взирая на огненные казни.

На самом деле, данный миф родился из наивного доверия некоторых историков к письму польского короля Сигизмунда Августа, отправленному в середине XVI века римскому папе. Послание это выдержано в неприязненных к России тонах, традиционных для польской дипломатии. В письме говорится: Москва не приемлет католичества до такой степени, что публично сожгла книги, напечатанные на русском языке подданным католического короля. Впрочем, даже там имя Скорины не было названо. Но недобросовестные публицисты приписали Русской Православной Церкви злобный выпад против «белорусского» просветителя…

А вот то, что Максим Грек имел в Москве знакомство с книгами Скорины, установлено точно. Несмотря на их полную неканоничность для того времени (тексты «от издателя» и пр.), никто их публично не жёг. Более того, постановления церковного Стоглавого собора 1551 года ничего не говорят о необходимости уничтожения даже явно антихристианских книг, которых на Руси в те годы ходило немало.

Проблема неисправности («растленности») книжных рукописей стала прямым поводом для того, чтобы в Москве «начали изыскивать мастерство печатных книг».

Случилось это в 1550-х годах, когда обнаружилось, что для церквей Казанского края, только что присоединённого к России и «новокрещёного», невозможно найти нужное число исправных книг. В послесловии к «Апостолу» (1564) Иван Фёдоров коротко описал всю предысторию:

«И это стало известно царю, и он начал размышлять, как бы издать печатные книги, как у греков, и в Венеции, и в Италии, и у прочих народов, чтобы впредь святые книги излагались правильно. И так возвещает мысль свою преосвящённому Макарию, митрополиту всея Руси. Святитель же, услыхав, весьма обрадовался и, воздав благодарение Богу, сказал царю, что мысль эта ниспослана Богом и есть дар, нисходящий свыше».

Редакторскую работу при подготовке первой русской точно датированной печатной книги, «Апостола», обеспечил митрополит Макарий. Тексты были выправлены, избавлены от ошибок переписчиков. «Апостол» — часть книг Нового Завета. По нему обычно училось духовенство.

Редакторская правка книги, вероятно, вызвала недовольство части общества — клириков, знати, считавших себя ревнителями старины, пусть даже и бытующей в виде явных ошибок. В первую очередь это возмущение ощутили на себе печатники — дьякон храма Николы Гостунского Иван Фёдоров и Петр Мстиславец. Митрополит Макарий уже не мог их защитить — незадолго до того он умер. Поэтому вторая книга, «Часовник», отпечатанная в 1565 году, вышла без всяких правок, с прежними описками. Но уже через несколько месяцев, словно оправдываясь за некачественную работу, Фёдоров и Мстиславец выпустили второе издание «Часовника», полностью выправленное. По «Часовнику» на Руси учили грамоте детей.

Заключение

Франциск Скорина — странная фигура белорусской истории, раздутая к началу третьего тысячелетия до одного из «титанов эпохи Возрождения». Настолько раздутая, что даже главный проспект белорусской столицы носил некоторое время его имя — пока президент Александр Лукашенко не переименовал его в проспект Независимости.

В статьях некоторых авторов Франциск Скорина предстаёт прямо-таки «гигантом духа»:

«Если бы Скорина родился в Западной Европе, он стал бы исторически значимой фигурой уже при своей жизни и, безусловно, положил бы начало некой интеллектуальной, культурной традиции. В контексте западноевропейской культуры Скорину можно поставить в один ряд с Петраркой, Пико делла Мирандола, Рейхлином, Бэконом, Дюрером».  «Для белорусов как нации, он является ключевой фигурой ко всей Новой истории: первопечатник, первый человек, начавший слагать стихотворения на старобелорусском языке, астроном, ещё до Коперника изложивший основы гелиоцентризма, один из самых образованных людей своего времени.» [ 10 ]

Из книги «По следам Франциска Скорины» белорусского скориноведа  Е.Л. Немировского:

«Франциск Скорина! Создатель белорусского и восточнославянского книгопечатания, гуманист и просветитель, он сыграл решающую роль в развитии культурной жизни Белоруссии XVI века. Он олицетворял органическое единство восточной славянской культуры — неотъемлемой части культурного наследия Европы, — так характеризует деятельность Скорины ЮНЕСКО». (стр. 5). [ 11 ]

Точнее, так характеризует деятельность Скорины документ, представленный на утверждение чиновникам ООН группой деятелей, которые вместо того, чтобы решать острейшие проблемы современности, занимаются тем же, что и Франциск Скорина: подают сомнительные исторические фолианты в якобы воспитательных целях.

Человек редкостной самовлюблённости, Франциск Скорина умудрился три раза сделать то, что ни до него, ни после него другие люди не считали для себя допустимым: издал библейские тексты с изображениями своей особы и не только. Подробнее об этом читайте статью «Сюрприз от Скорины: семейный портрет на гравюре из Библии». [ 13 ]

Апологет первопечатника Немировский умилённо пишет об этом следующее:

«…научная общественность познакомилась с портретом Франциска Скорины. Портрет этот в истории раннего книгопечатания — явление уникальное. К моменту, когда белорусский просветитель начинал издательскую деятельность в Праге, типографское искусство в Европе существовало уже более 70 лет. За это время типографы разных стран отпечатали свыше 60000 изданий. Ни в одном из них портрета издателя или книгопечатника мы не найдём. Поместить свой портрет в книгу, да ещё в «Библию» — на это надо было решиться! Сделав это, белорусский просветитель подчеркнул роль издателя, его культурно-просветительную миссию, значение которой в те далекие годы вряд ли кто-либо ощущал. Скорина хорошо знал цену и себе, и своему труду. Оценка эта далека от самонадеянности. Есть самоутверждение — себя и того дела, которому просветитель отдал жизнь. И решительный вызов традициям» (стр. 132). [ 11 ]

В самом деле, это был очень решительный вызов — приличиям (или традициям) — со стороны распространителя определённой информации. А если ещё учесть, что к этому могли быть причастны францисканские орденские структуры, то ситуация становится ещё более «пикантной».

А у Немировского восторженные восхваления (один из инструментов формирования авторитета для толпы):

«Великий белорусский просветитель под стать таким титанам эпохи Возрождения, как Леонардо да Винчи и Альбрехт Дюрер.» (стр. 5) [ 11 ]

Библейские тексты на церковно-славянском языке (более-менее понятном даже для сегодняшних русских и белорусов) появились задолго для Франциска Скорины. Но это была православная Библия, а Франциск Скорина был, судя по всему, иного верования (даже если он и не был членом ордена францисканцев, то вряд ли был православным, иначе бы он отметил этот факт, также как выпятил свою «русъкость» во вступлении к Псалтырю). Косвенным свидетельством этого является то, что как православных не устраивали скорининские переводы, так Скорину не устраивали православные.

У Немировского говорится об этом без акцентирования — чтобы не отнять чего ненароком от «величественного образа»:

«Исследуя состав и редакцию скорининских книг, Пётр Владимирович (исследователь) определил источники, которыми белорусский просветитель пользовался, и прежде всего чешскую «Библию», напечатанную в 1506 г. в Венеции». «Вместе с тем Пётр Владимирович установил, что Скорине был известен и славянский перевод Библии, отдельные книги которого издавна бытовали на Руси. Полный свод всех библейских книг был собран в 1499 г. в Новгороде по замыслу архиепископа Геннадия» (стр. 169). [ 11 ]

Иначе говоря, переводил Скорина не с древнееврейского, древнегреческого или латинского, а с чешского (довольно близкого русскому: buh → бог, chleb → хлеб и т. д.) и церковнославянского (который к русскому ещё ближе).

Один из краеугольных камней скоринизма — выданная первопечатнику грамота короля Сигизмунда, в которой говорится, среди прочего, следующее:

«Милостиво внимая просьбам некоторых наших советников и считая достойной доверия добродетель, необычную учёность в искусстве медицины, опытность и умение выдающегося Франциска Скорины из Полоцка, доктора искусств и медицины, и желая удостоить его особой милости, мы сочли необходимым предоставить ему льготы и преимущества» (Немировский, стр. 229). [ 11 ]

Наличие этой грамоты можно объяснить очень просто: «белорусская гуманитарная интеллигенция» уже во времена Сигизмунда вполне умела ладить с властями (своими или чужими) и демонстрировать им свою необычную учёность, не угрожающую никакими прорывами в области понимания человека и общества, поскольку никаких выдающихся трудов по обозначенным областям у Франциска Скорины не было.

О влиянии Скорины на последующие эпохи Немировский пишет так:

«За 450 лет с 1539 по 1989 г. зарегистрированы 2848 публикаций, так или иначе затрагивающих скорининскую тему. Они, конечно, не равнозначны». «С 1539 по 1588 г. публикаций всего пять. Следующее пятидесятилетие добавило две позиции. С 1639 по 1688 не зарегистрировано ни одного упоминания, с 1689 по 1738 г. — всего два, с 1739 по 1788 — одиннадцать. 20 публикаций за первые 250 лет существования скориноведческой литературы. Не слишком ли мало? Большое видится на расстоянии!» (стр. 260) [ 11 ]

Нарастание публикаций о Скорине от века к веку объясняется не тем, что потомкам всё виднее становится величие этой фигуры, а всего лишь тем, что, во-первых, от века к веку толстеет прослойка «интеллигентов», готовых исследовать и преподавать что угодно, лишь бы не заниматься простым трудом, а во-вторых, чем больше написано о каком-либо предмете, тем он привлекательнее, и тем легче и выгоднее написать о нём что-то ещё (как ни странно, наукообразные темы не исчерпываются, а только разбухают: появляется возможность модифицировать, обобщать, опровергать чужие мнения и ком такой «научной» деятельности всё растёт и растёт).

Причина популярности современного скорининского мифа — отчасти  в том, что для белорусских гуманитариев-националистов Франциск Скорина — «свой в доску»: дважды доктор восьми наук, не написавший ни одной собственной книги.

Скориноведение — это горсть фактов и короб домыслов. Но чем  более символической фигурой становится какой-нибудь индивид, тем меньшее значение имеет то, кем он был, что говорил и что делал в действительности: наполнение символа содержанием идёт в соответствии с потребностью пишущей социальной прослойки, заискивающей перед прослойкой, способной платить. Мифотворчеством занимаются мощно, изощрённо и качественно.

Западник Скорина, по-видимому, стал знаковой фигурой для части современных восточноевропейских орденских структур, но популярность его объясняется не этим, а просто тем, что он стал «центром кристаллизации» для интеллигентов, творчески активничающих в области домыслов. Когда болтающаяся в воздухе пылинка становится при некоторых условиях центром кристаллизации для молекул атмосферной влаги, вокруг этой пылинки может вырасти градина, способная сразить наповал при попадании в голову.

Читают или нет люди сегодня труды Скорины? Слависты и личности с особо сильным национальным заскоком — наверняка, а остальным попросту нет стимулов. Впрочем, мифотворчеству это только способствует: чем меньше читают Скорину, тем легче выдавать его за выдающуюся фигуру.

Слегка репрессированный в период борьбы с буржуазным  национализмом и ставший «местночтимым святым» в последние годы Советской власти, Франциск Скорина в незалежной от российского газа Беларуси разросся до одного из тех шести или семи великих белорусских мужей.

Причин возвеличивания Скорины несколько. Прежде всего, он обеспечивал существование скориноведения как способа кормления вторичных в творческом отношении интеллектуалов. Далее, он помогал националистически настроенным белорусам преодолевать комплекс национальной неполноценности. Наконец, журналистам и авторам школьных учебников так или иначе было нужно о ком-то благонамеренно писать, а Франциск Скорина в этом отношении не хуже многих других.

Послесловие

В России до сих пор почитают Ивана Фёдорова как первопечатника. Но Франциск Скорина «из славного города Полоцка» издал свою «Библию Руску» ещё за пятьдесят лет до Ивана Фёдорова. Библия Скорины нарушала те правила, которые существовали при переписывании церковных книг: содержала тексты от издателя и даже гравюры с его изображением. Это единственный подобный случай за всю историю издания Библий в Восточной Европе. Из-за запрета на самостоятельный перевод Библии католическая и православная церковь не признавала книги Скорины.

В Беларуси давно почитают Франциска Скорину. Жизнь и творчество Франциска Скорины изучает комплексная научная дисциплина — скориноведение. Во всех школах Полоцка введён специальный предмет — «Полоцковедение», в котором Франциск Скорина занимает определённое место. Мероприятия, посвящённые памяти первопечатника, проводятся в городе по отдельно составленному плану.

В Беларуси введены специальные награды — медаль Скорины (1989) и орден Скорины (1995).

Вот таким образом создаются национальные символы.

И как был прав русский поэт Владимир Маяковский:

«Послушайте!
Ведь, если звёзды зажигают —
значит — это кому-нибудь нужно?
Значит — кто-то хочет, чтобы они были?
Значит — кто-то называет эти плево́чки жемчужиной?…(1914).